Перелёты между Питером и Москвой

Однажды я улетала на Сахалин из Шереметьево. Был октябрь, сыпал плотный мокрый снег, вылет откладывали час за часом. Лететь нам было напрямую 9 часов, поэтому эти дополнительные часы воспринимались абстрактно. Я была после жаркого ночного Shpongle-мероприятия, сидела в тумане в предвкушении тяжёлого перелёта и непростой адаптации на другом конце Земли, отсиживала своё время, настраивала новый телефончик и не рефлексировала. Но вместе с нами сидели пассажиры рейса Москва-Питер. Их положение мне виделось абсурдным. Вот они час-два добираются до аэропорта, два часа регистрируются, три дополнительных часа ждут рейса, час летят, ещё час-два добираются до места назначения. Я представляла, как за это время из центра Москвы в центр Питера можно доехать на поезде, даже не скоростном.

И вот 10 лет спустя со мной происходит кошмар из моих снов — перед носом уходит поезд. Уютный, удобный, быстрый, как сапсан, «Невский экспресс» с обедом, включённым в билет. 27 декабря, коляска, которая не предполагалась к складыванию, напичкана широкоформатными подарками и зимними обновками, плюс малыш год и месяц. Я намеревалась ехать с Васильевского острова на вокзал на метро. Но подруга предложила троллейбус почти от дома, утверждая ещё, что днём часто бывают перебои на линиях метро. Короче, чёрт попутал. Мы ехали в том троллейбусе, застряли ещё перед мостом, потом плелись по Невскому, выскакивали на остановку раньше, по Невскому теперь неслись, я толкая гружёную коляску сквозь толпу. Перекрёсток, долгий светофор, переход, оббегание вокзала, осмотр безопасности на входе, поезда уже нет в табло, мы на соседней платформе, а поезд тю-тю на глазах. Я не кричу матом, я в холодном отчаянии. Листаю поезда на тот и на следующий день, но уже неудобно или дорого. Хорошо хоть Малыш засыпает. Юля помогает ловко сдать билет, отводит в потрясную вьетнамскую кафешку, кормит там, помогает купить билет. На самолёт Санкт-Петербург — Москва.

На следующий день я выхожу из дома в 11 утра. Еду на метро с пересадкой до Московской. Дальше на автобусе в Пулково. Долго хожу снаружи, укачивая Малого. Засыпает, вхожу в аэропорт, тут же просят сложить коляску. Это был мой первый перелёт с коляской, потому такая ошибка. Я умоляю тётушек уступить, но нет. Кто-то держит на руках Малыша, я выкидываю из коляски на ленту настенный календарь, зимнюю куртку, пенку из коляски, саму коляску, рюкзак, сумку. Такое приходится провернуть ещё дважды, но уже с не спящим, а неловко топающим Малышом. Дубовость лиц служащих перед мамашкой с вещами вспоминать не хочется.

Наш рейс, конечно же, задержали. Тянула время по Пулково, как могла. В Москве волновался Папа. В сумке таял пискарёвский творожный крем, который я традиционно привожу из северной столицы. Пётр Первый с чемоданом и смартфоном казался идиотом. Летим этот несчастный час десять, Сын умучен, сидит на полу, грызёт настенный календарь. Я тоже умучена. Любой перелёт — это нагрузка на здоровье. Хорошо хоть нам выделили ряд перед стеной со всеми тремя креслами в распоряжении.

В Москве нас встречает утомлённый Папа. Не попадаем на ближайший экспресс, ждём, едем. Потом метро — Папа тогда жил неудобно — потом автобус, который после десяти набит людьми с покупками. В квартиру я вошла в 11 вечера с ощущением почти изнасилования. И откровенно проклиная перелёты Санкт-Петербург — Москва.